Слова она не выбирала. Лежали эти слова на сердце долгие годы. Они томили ее в лагерях Карелии и Казахстана, их беззвучно повторяла она и после освобождения. Как же это трудно — молчать, когда болит от страшной несправедливости сердце!
Год пятьдесят шестой для Марии Аслановны Гагиевой — словно дата второго рождения. В заявлении на имя Хрущева она пишет выстраданные слова: «Таболов К.В. совершенно незаслуженно уничтожен, он всю свою молодость посвятил делу партии, интересам рабочего класса». Вместе с дочками она пишет и в Саратовский обком КПСС: «Таболов… совершенно незаслуженно истерзан, поэтому просим вас… восстановить его посмертно в рядах КПСС».
В тридцать седьмом ее муж и их отец, секретарь Сталинского райкома партии Саратова Константин Васильевич Таболов, был арестован.
Коста (так звали близкие) родился в большой семье крестьянина-осетина в селе Алагир в 1902 году. Отца потерял рано. Совсем ребенком пришлось ему, самому младшему из детей, начинать трудиться. В личном деле Таболова, хранящемся в архиве Саратовского обкома КПСС, записано, что до вступления в партию он семь лет занимался хлебопашеством. Коммунистом Коста стал в семнадцать. Значит, когда ему было десять, он уже пахал и сеял…
В члены РКП(б) его принимают в тылу у Деникина в марте девятнадцатого. Старшие товарищи этого парнишку уже хорошо знали (не раз выполнял опасные задания), верили — не подведет. И не ошиблись. Год Коста ведет активную подпольную работу, участвует в создании партийных ячеек и партизанских отрядов. За тем уходит в леса, становится политруком у партизан, сражается с белогвардейцами, в частности — в районе Военно-Осетинской дороги. Впоследствии его назначают помощником коменданта освобожденного Алагирского ущелья.
В 1920-м К. Таболов уже ответственный инструктор Осетинского окружкома РКП(б) в г. Владикавказе. В том же году его посылают в Москву на учебу. Сначала Коста занимается на краткосрочных курсах университета имени Свердлова, потом в Коммунистическом университете трудящихся Востока имени Сталина (здесь же работал председателем коммуны) и после годового перерыва (заведовал агитпропом горкома ВКП(б) во Владикавказе) — в Институте красной профессуры.
Но учебу вновь пришлось прервать: по предложению Серго Орджоникидзе Таболова назначают председателем национальной комиссии ЦКК РКИ. Затем он — ответственный редактор тифлисской газеты «Заря Востока». После возвращения в Москву Константин Васильевич заканчивает, наконец, ИКП.
В 1931 году Таболов — ректор Среднеазиатского комвуза имени Ленина в Ташкенте, в тридцать втором — заведующий газетным сектором культпропа ЦК ВКП(б), в тридцать третьем — первый секретарь Алма-атинского обкома ВКП(б). Из-за засухи область не выполнила план хлебозаготовок, и Константина Васильевича сняли с работы. Меры в ту пору уже принимали крутые и к виновным, и к невиновным.
А.И. Криницкий, первый секретарь Саратовского крайкома партии, тепло принял в 1934 году Таболова, с которым познакомился и подружился в Закавказье. Александр Исакович был рад, что один из районов города (сначала Октябрьский, а с сентября тридцать шестого — Сталинский) возглавит столь опытный коммунист-ленинец… Пройдет не так уж много времени, и следователи НКВД будут выбивать из Константина Васильевича показания о том, что якобы именно Криницкий завербовал его в антисоветскую троцкистскую организацию.
В троцкизме обвиняли практически всех крупных партийных руководителей, взятых по ночам в тридцать седьмом. Не миновала чаша сия и Таболова. Правда, Константина Васильевича причислить к сторонникам страшного врага партии (или Сталина?) было нетрудно. В автобиографии, датированной 29 июня 1937 года (пять дней до ареста!), Таболов откровенно пишет, прекрасно понимая, что могут значить в ту жуткую эпоху его признания: «В 1923 г… в г. Владикавказе… поддерживал в течение короткого периода троцкистскую оппозицию по вопросам внутрипартийной демократии. Скоро под влиянием секретаря горкома партии т. Архипенко и особенно т. Орджоникидзе (приезжавшего тогда во Владикавказ) осознал свою ошибку».
Ошибка, собственно, заключалась в том, что Константин Васильевич трижды выступал с положительной оценкой статьи Троцкого о внутрипартийной демократии. Дело было четырнадцать лет назад, человек давным-давно стоит на иных позициях, но на допросах ему, видимо, не раз напомнили прошлое.
Странная все-таки история: от Таболова требуют подробную автобиографию и предлагают заполнить листок учета кадров, когда вопрос о его аресте уже, несомненно, решен. Вероятно, Константин Васильевич понимает: против него что-то готовят — и пишет: «Мою биографию… могут подтвердить многие». Далее перечисление имен: сотрудники исполкома Коминтерна, ЦК ВКП(б), ИККИ, газеты «Правда»… Не исключено, однако, что ему посоветовали назвать тех, кто может за него поручиться, предполагая затем взяться и за этих людей.
17—18 июля 1937 года при участии посланных Сталиным для окончательного разгрома областной партийной организации члена Политбюро и секретаря ЦК ВКП (б) А.А. Андреева и заведующего Отделом руководящих партийных органов ЦК Г.М. Маленкова проходит пленум обкома. Он, в частности, исключает уже две недели находящегося в опытных руках наркомвнуделовцев Таболова «из состава кандидатов в члены бюро, членов обкома ВКП(б) и из партии как участника антисоветской троцкистской организации».
Об опытных руках работников НКВД я упомянул не ради красного словца. В 1956 году Военная коллегия Верховного суда СССР, реабилитировав Константина Васильевича, в своем определении записала: «Также установлено, что к Таболову применялись незаконные методы следствия».
Как явствует из того же определения, Таболов признан виновным в том, что он «являлся участником контрреволюционной организации и по ее заданию вел активную борьбу против Советской власти, принимал участие в подготовке терактов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства и проводил вредительскую работу по линии хлебозаготовок в Казахстане».
Какой стандартный (исключая хлебозаготовки) набор обвинений! Но следователи Зарицкий и Зайцев заставили Таболова признаться и кое в чем другом. На допросе 13 июля 1937 года он «дал показания», что в 1926 году в Осетии вступил в буржуазно-националистическую группу с задачей установить буржуазно-демократический строй в Осетии и выделить ее в самостоятельную республику. Эти «сведения», видимо, в дальнейшем не понадобились, я же упомяну лишь об одной детали: в 1926 году Константин Васильевич являлся слушателем подготовительного отделения Института красной профессуры и в родных местах мог побыть только на каникулах.
Кстати, о следователях. В июле тридцать седьмого Зарицкого увольняют из органов НКВД, а в декабре того же года (за полтора месяца до вынесения приговора Таболову!) Особое совещание при НКВД СССР осуждает его к лишению свободы за… фальсификацию дел. И это никак не отражается на судьбе Таболова! Ну, а Зайцев прощается с НКВД в июле тридцать восьмого.
КОГДА Константина Васильевича уводили, девочки спали. Он вошел в их комнату попрощаться, постоял немножко. Конечно, глядел бы на дочек дольше, если бы знал, что уже никогда их не увидит. Будить малышек не стали. Младшая, Майя (ей шел четвертый годик), совсем не помнит отца. В памяти девятилетней Фатимы он остался таким: высокий, красивый, светлые глаза, черные вьющиеся волосы.
Это был культурный, сдержанный человек. Он никогда не повышал голоса, не употреблял грубых слов. Но однажды жена увидела его в гневе и услышала такое слово. Как-то к ним на квартиру позвонил директор базы:
— Товарищ Таболова, мы получили отличную кожу-шевро. Приходите выбрать себе на туфли.
Вечером Мария Аслановна рассказала о звонке мужу. Он был возмущен поступком директора до глубины души:
— Ах, какая сволочь!
Статьи Константина Васильевича, в основном по вопросам национальной политики, печатались во многих изданиях: «Правде», журналах «Большевик», «Революция и горец», «Культурная революция» и т. д. В те времена партийные работники дневали и ночевали на службе, но, придя домой, Таболов еще подолгу сидел за письменным столом.
Убежденный интернационалист, он дружил с людьми разных национальностей. Среди немногих фотокарточек сохранилась одна, где он снят с товарищами. На обороте, написано: армянин, перс, индус…
После ареста Таболова его жену, инструктора отдела руководящих партийных органов обкома, сняли с работы. Хотя бы несколько слов непременно нужно сказать и о Марии Аслановне. К знаниям она тянулась с детства и смогла получить образование, хотя из-за острой нужды и малоземелья отцу пришлось уехать из Осетии на заработки в Грузию. Окончила Академию коммунистического воспитания. В 1922 году газета «Известия» сообщает своим читателям примечательный факт: «Народным комиссаром просвещения впервые в Юго-Осетии избрана женщина — Гагиева Мария». Затем она работала в Наркомпросе РСФСР, где часто встречалась с Н.К. Крупской, в Институте Маркса — Энгельса — Ленина готовила к переизданию подпольные большевистские газеты, занимала различные партийные посты.
Разумеется, Мария Аслановна не смирилась с арестом мужа, писала прошения о пересмотре дела. Продолжалось это месяца два, наконец, днем за ней пришли. Традиционный обыск, и Гагиеву увели. Детские вещи сложили в два чемодана, на улице сестер ждала милицейская машина. Девочек отвезли в приемник-распределитель, где держали отдельно от остальных ребятишек и называли троцкистами. Через несколько недель их посадили на поезд и повезли неизвестно куда. На одной из станций старшей сказали: «Иди, попрощайся с сестрой».
Матери удалось отыскать адреса своих девочек. Она слала им письма из лагеря, где находилась как член семьи врага народа, утешала. Единственно, что смогла сделать Мария Аслановна для сестричек, — написала Ксении Терентьевне Юрченко, заведующей детским домом «Пионер» в Майкопе (здесь содержалась старшая дочь), и попросила ее взять к себе младшую. Так девочки снова оказались вместе.
Но ненадолго. Грянула Великая Отечественная. Немцы подходили к городу. Младшую группу увезли последним эшелоном, Фатима со старшими шла по Шоссейной дороге до Туапсе встретившему их бомбежкой. В конце концов сестры оказались в разных местах Армении.
— Я чудом выжила — вспоминает Майя Константиновна. — Дети умирали от голода. В основном жили, набивая .животы желудями и какими-то травами, от чего повально болели дизентерией. Забрала меня из этого ада мамина подруга Исакова Анна Андреевна. Светлая память ей. Не побоялась ведь!
Признательна Майя Константиновна и единственной родной сестре матери, Елене Аслановне, у которой жила потом. У нее было двое своих детей, семья бедствовала, но не только это тревожило. Тетя рассказывала через много лет, как ее таскали в НКВД из-за переписки с сестрой. Она даже была вынуждена написать в лагерь: «Маруся, не пиши мне, а то они меня запугивают».
В своих интересных воспоминаниях «Путь горянки» М.А. Гагиева подчеркивала: «Находясь в лагере, я ни на минул у не сомневалась в том, что не сегодня, так завтра будет положен конец, беззакониям. Эта вера придавала силы, помогала преодолевать тяготы». Ее освободили после войны. Она приехала в Осетию, за брала девочек к себе. Фатима поступила в пединститут, скрыв, что является дочерью врага народа. Жили в сарае, без электричества, при коптилке, с крысами. В 1949 году их выселяют из Орджоникидзе, режимного города, в двадцать четыре часа. Куда деваться? Мария Аслановна звонит двоюродному брату в Георгиевск, и тот приказывает немедленно ехать к нему.
До XX партсъезда оставалось еще семь лет.
20 января 1938 года, за восемнадцать, лет до ХХ партийного съезда, Константин Васильевич Таболов стоял перед членами Военной коллегии Верховного суда СССР. Эти люди приговорили его к высшей мере наказания по статье 58, пункты 7, 8 и 11 Уголовного кодекса РСФСР. Что думал, слушая обвинительное заключение, преданный партии и Родине интернационалист, делегат XVII съезда ВКП(б), «враг народа» Таболов, я не знаю. Но я знаю, что он сказал этим людям. Он сказал, что отказывается от своих признаний на предварительном следствии, так как они были ложными, заявил, что ни в какой контрреволюционной организации не состоял!
В тот же день приговор был приведен в исполнение.
В. АЗЕФ.
Газета «Коммунист». г. Саратов.
Перепечатано: газета «ЗАРЯ» 2 июня 1990 года.